Гаснут красные крылья заката,
Тихо дремлют в тумане плетни.
Не тоскуй, моя белая хата,
Что опять мы одни и одни.

Чистит месяц в соломенной крыше
Обоймённые синью рога.
Не пошел я за ней и не вышел
Провожать за глухие стога.

Знаю, годы тревогу заглушат.
Эта боль, как и годы, пройдет.
И уста, и невинную душу
Для другого она бережет.

Не силен тот, кто радости просит,
Только гордые в силе живут.
А другой изомнет и забросит,
Как изъеденный сырью хомут.

Не с тоски я судьбы поджидаю,
Будет злобно крутить пороша?.
И придет она к нашему краю
Обогреть своего малыша.

Снимет шубу и шали развяжет,
Примостится со мной у огня…
И спокойно и ласково скажет,
Что ребенок похож на меня.

1916

Гаснат в пурпур крилете на залеза
и плетът пак в мъгла се разми.
Не скърби, моя къщичке бяла,
че останахме с тебе сами!

Чисти месецът в покрива сламен
облепени от синка рога…
Аз не съм я обиждал и мамил
в тази степ ни преди, ни сега.

Знам: тревотата гасне с годините,
с тях и болката ще се смири,
а тя с поглед и с устни невинни
други някого ще изгори.

Слаб е, който след радости тича!
Скита гордият сам и нечут…
Все пак тя ще захвърли обичния
като стар и разяден хамут.

Не предричам злорадо съдбата…
Снежен прах ще се вие в степта
в деня, в който ще тръгне обратно
тук да скъта детето си тя.

Влязла, шалът ще метне небрежно
и край огъня с дух примирен
ще ми каже спокойно и нежно,
че детето прилича на мен.

1916