В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.

Природа жаждущих степей
Его в день гнева породила,
И зелень мертвую ветвей
И корни ядом напоила.

Яд каплет сквозь его кору,
К полудню растопясь от зною,
И застывает ввечеру
Густой прозрачною смолою.

К нему и птица не летит,
И тигр нейдёт: лишь вихорь чёрный
На древо смерти набежит —
И мчится прочь, уже тлетворный.

И если туча оросит,
Блуждая, лист его дремучий,
С его ветвей, уж ядовит,
Стекает дождь в песок горючий.

Но человека человек
Послал к анчару властным взглядом,
И тот послушно в путь потек
И к утру возвратился с ядом.

Принёс он смертную смолу
Да ветвь с увядшими листами,
И пот по бледному челу
Струился хладными ручьями;

Принёс — и ослабел и лег
Под сводом шалаша на лыки,
И умер бедный раб у ног
Непобедимого владыки.

А царь тем ядом напитал
Свои послушливые стрелы
И с ними гибель разослал
К соседям в чуждые пределы.

1828

В пустиня дива, в прах и зной,
в пръст, като лава сгорещена,
Анчар - злощастен часовой -
сам бди сред цялата вселена.

Природата с отровен дъх
през ден на гняв го бе родила;
и корен, и стебло, и връх
с отрова беше напоила.

И капе от кората тя,
когато пек я разлютява,
но щом се спусне вечерта,
в смола прозрачна се сгъстява.

И нито птица там лети,
ни тигър спира… Само вихър
за миг в дървото просвисти
и сее смърт в безкрая стихнал.

И ако облак изведнъж
с росисти перли го обкичи,
от клоните му, вместо дъжд,
отрова в пясъка се стича...

Но прати при Анчар без жал
човек човека с мрачно слово;
и тръгна той, и премалял
се върна призори с отрова.

Смолист клон, с вехнещи листа,
в дланта си тръпнеща държеше
и от челото му потта,
с дъх тежък, кървава струеше.

И влезе в шатъра, и спря,
смъртта жестока предусетил.
И рухна робът. И умря
пред всемогъщия владетел.

А царят горд стрели безброй
с отрова гибелна намаза
и в битки безпощадни той
съседите си зли наказа.

1828