— Животът е най-интересната и най-четената книга — казваше понякога Стареца. — Ама вие да не мислите, че някой ми плаща, за да ви говоря. Тези неща може да ви ги каже всеки.
После ставаше, отърсваше палтото си от падналата от лулата пепел и тръгваше. А ние седяхме и го гледахме със зяпнали уста, докато се стопяваше в мрака. Не ни беше ясно как така всеки може да ни говори такива интересни неща.
Стареца беше най-обикновен човек, дори не беше и стар. Бяхме го кръстили така заради лулата, големите прошарени мустаци и мъдростите, които сипеше на всяка крачка. За нас, хлапетата от квартала, той си беше нещо като бог, от чиито уста можехме да чуем какви ли не истории. После дълго спорехме и си го представяхме като смелия моряк от нефтовоза, който спасил цял един кораб. Или пък в тайгата, гонен от гладни зверове. Искахме и ние да сме такива. Не ни учудваше как така може да е бил на толкова много места за краткия си човешки живот. По скоро бихме повярвали, че е безсмъртен, отколкото да се усъмним в думите му.
Всяка вечер се събирахме около стария шлеп на кея и го чакахме да се появи на фона на догарящото в реката слънце. Още преди да се появи, огромната му сянка ни обливаше с хлад и тайнственост. Ние млъквахме и се взирахме с примижали очи в неясния силует, който идваше към нас. Стареца приближаваше на десетина крачки и се спираше, бръкнал в джобовете. Така застанал, с широкополата си шапка и изтърканото си палто, ни заприличваше ту на изследовател на джунглите, ту на каубой от дивия Запад. Въображението ни рисуваше въже с примка, прикачено за колана му. Виждахме тънката цев на пушка да стърчи над лявото му рамо. Той всмукваше гъстия дим от лулата си и поклащаше глава.
— Пак ли сте тук, нехранимайковци! — дрезгавият му глас ни караше да се притаяваме по местата си. Имахме чувството, че само едно наше движение или звук са достатъчни, ласото да се оплете около вратовете ни. Беше ни страх от него, но го търсехме. Имахме нужда от неговите разкази. Той се приближаваше до нас, сядаше на старата, изгнила пейка и разпалваше лулата си, покривайки я с широката си длан. Всмукваше няколко пъти и обвит в дим, започваше да разказва. Виждахме го на Северния полюс, теглен от кучета. В заскрежени и студени гори, гонен от вълци. Заедно с него ни палеше слънцето на Сахара. А манерките отдавна бяха забравили вкуса на вода. После, на най-интересното, когато в далечината се виждаха трепкащите очертания на оазис, той ставаше, изтърсваше лулата в облегалката на пейката и си тръгваше, без дори да ни погледне.
Ние се прибирахме по домовете си и заспивахме с дървени пушки в ръце, залегнали в храстите или пък полюшвайки се на спасителен сал, далеч от брегове и хора. Сутрин се успивахме за училище, гледахме безучастно в черната дъска, а после ни пишеха двойки. Но това малко ни тревожеше. Важното бе, че вечерта пак ще бъдем със Стареца. Този път като пилот на боен самолет, парашутист или десантчик.
Но една вечер Стареца на дойде. Нямаше го и на следващата. Напразно чакахме. Слънцето бавно заспиваше в обятията на реката. Мислехме си, че пак е тръгнал на някое рисковано пътешествие. Накрая си отидохме с наведени глави.
Минаха дни, месеци, години. Отдавна вече бяхме престанали да ходим на кея. Бяхме се отказали да чакаме повече. Сигурно беше загинал някъде сред многобройните опасности. Живеехме само със спомена за Стареца и неговите истории. Вече бяхме пораснали, мъх се опитваше да избие по горните ни устни. Позабравихме Стареца, а и честно казано, вече много не вярвахме в неговите истории. Дори си мислехме, че е лъжец, че си измисля, за да се перчи и така нататък.
Това продължи до една сутрин, когато събуждайки се, почувствах, че днес той ще дойде. Едва дочаках вечерта. А после краката ми сами ме повлякоха към стария шлеп на кея. Там вече се бяха събрали всички. С някои от старите си приятели не се бях виждал отдавна. Бяха ни разделили различни училища, квартали, семейства или пък просто времето. Не се наложи да чакаме дълго. Той се появи както и преди — огромен и величествен. Доближи се, сложи ръце в джобовете и поклати глава. Очаквахме да чуем обичайното: "Пак ли сте тук, нехранимайковци!", но последва друго:
— Вече няма да ви разказвам нищо! — той седна на земята пред нас така, че залязващото слънце се скри зад гърба му, и продължи. — Повече няма да се видим. Вече нямате нужда от мен. Пожелавам ви приятно четене на голямата книга на живота. И да имате, колкото се може, по-малко страници като тези, които ви прочетох. Впрочем тези неща можеше да ви ги разкаже всеки.
После стана, огледа ни всички подред и накрая погледът му се спря на мен. Известно време ме гледаше така, сякаш се колебаеше за нещо. Накрая ми направи знак да отида при него. Станах и се доближих плахо. Той ме прегърна през раменете и ме поведе напред към слънцето, което залязваше, за да изгрее отново, към реката, която течеше, но не изтичаше, към малката си къщичка на брега. Никога не бях влизал вътре. Никой не беше влизал. Отвори вратата и ме покани. Вътре имаше голяма, отрупана с книги библиотека, дървена маса, стол и легло.
— Искаш ли да станеш като мен? Искаш ли да знаеш всички тези истории? И много други? — питаше Стареца, пронизвайки ме с обезцветените си от времето очи.
Исках. Той остави шапката и лулата си на масата, метна палтото върху стола и като извади първата книга от първия рафт на библиотеката, рече:
— Това са моите приключения. Тази библиотека е пълна с такива истории. Ти почети, а аз ще легна да си почина.
Едва сега видях колко е остарял наистина. Косите и мустаците му бяха съвсем побелели. Осанката му вече не беше така величествена, както преди. Дълбоки бръчки браздяха челото и лицето му.
Той легна и заспа веднага, а аз четях книга подир книга. Отново плавах с корабокрушенски сал в океана, отново ме гонеха бели вълци. Но вече сам трябваше да търся решение на проблемите си. Стареца го нямаше и беше трудно. Не е като да слушаш от страни. Прочитах том след том, на един дъх, без да си почина. Когато затворих и последната книга от последната лавица, случайно зърнах лицето си в стъклената витрина на библиотеката. Бях остарял. Лицето ми се беше издължило от тревоги, потъмняло от загара на постинното слънце и планинските ветрове. Имах големи посребрени мустаци и почти стоманено сиви коси. Погледнах към леглото. Стареца си беше заминал. Взех палтото му от облегалката на стола и го облякох. Стоеше ми така сякаш винаги го бях носил. Сложих и шапката. Като че ли беше правена за мен. Захапах лулата и запалих.
Когато излязох навън, се свечеряваше. Обърнах гръб на залязващото слънце и тръгнах към шлепа. Откъм пейката се чуваха детски гласове: "Стареца! Стареца идва!" И аз наистина бях Стареца. Приближих още малко, бръкнах с ръце в джобовете и всмукнах от лулата. После поклатих бавно глава и казах с пресипнал глас:
— Пак ли сте тук, нехранимайковци!
ЗАБЕЛЕЖКА
* Този разказ влиза през 2010 г. в сборник на „Булвест 2000“ с тестове за кандидатстване след 7 кл. [назад].
Het leven is het meest interessant en gelezen boek – zei eens De Oude Man. “Denk maar niet dat iemand me betaalt om met jullie te spreken. Deze dingen kan iedereen aan jullie vertellen.”
Toen stond hij op, schudde zijn jas uit — van de gevallen as uit zijn pijp — en vertrok. Hij liet ons betoverd achter en keken met aandacht hoe hij in de duisternis verdween. We konden ons niet voorstellen dat iemand anders dan hij zulke wetenswaardige dingen zou kunnen vertellen.
De Oude Man was een gewone man, en hij was eens niet oud. We noemen hem zo omwille van zijn pijp, zijn grote grijze snor en de wijsheid, die hij bij elke stap uitstraalde. Voor ons, kinderen uit de buurt, was hij net een god, uit wiens mond we allerlei verhalen konden horen. Vervolgens gingen wij over het verhaal argumenteren. Wij stelden de oude man voor als een dappere marinier die een heel schip heeft gered of dat hij in de taiga werd achtervolgd door hongerige beesten. We wilden graag dat wij op hem leken. We twijfelden geen enkele moment of het mogelijk is dat iemand op zo veel plaatsen kan zijn geweest tijdens zijn korte leven. Integendeel, wij waren van mening dat hij onsterfelijk was en twijfelden geen enkele moment aan zijn woorden.
Elke avond verzamelden we op de haven bij de oude sloep en wachtte op hem totdat hij zou komen.
Op de achtergrond zagen we dan dat de zon in de rivier dook. Zelfs als hij in de verte aankwam dachten wij hoe mysterieus hij was. We pauzeerden en keken met samengeknepen ogen naar het schemerige silhouet dat naar ons toekwam. De Oude Man benaderde ons meestal tot op tien stappen en stopte dan zijn handen in zijn zakken. Dus daar stond hij, met zijn brede hoed en jas. In onze ogen zag hij er eerst uit als een verkenner in de jungle en dan weer als een cowboy uit het Wilde Westen van Amerika. In onze fantasie tekenden we een lasso om zijn riem en lieten de dunne loop van een geweer uit over zijn linker schouder uitsteken. Hij zoog dorstig uit zijn pijp en schudde zijn hoofd.
Zijn jullie hier alweer, ondeugende kinderen! — Zijn hese stem liet ons betoverd stilstaan op onze plek.
We waren bang voor hem maar tegelijkertijd wachten op hem. We hadden behoefte aan zijn verhalen.
Hij kwam bij ons zitten op de oude, verrotte bank die aan de kleine haven stond — zuigend aan de steel van zijn pijp, die bijna geheel bedekt werd door zijn brede handpalm. Een paar keer zuigen en dan verpakt in rook, begon hij te vertellen. We zagen hem op de Noordpool, getrokken door honden, in vorst en koude bossen, achtervolgd worden door wolven. Het volgende moment zaten wij samen met de Oude Man, die niet dus nog niet zo oud was, onder de brandende zon van de Sahara, met de lege flessen die allang de smaak van het water waren vergeten. En op het meest spannende moment van het verhaal, dat hij eindelijk in de verte de flakkerende schets van een oase dacht te zien, stond hij op en liep weg zonder iets te zeggen of zelfs om te kijken.
We gingen naar huis en sliepen in onze dromen met houten geweren in onze hand, swingend op een reddingsvlot ver van de stranden en de mensen. En de volgende ochtend versliepen we ons voor school, en keken we de hele ochtend wezenloos naar het bord.
Maar we maakte ons daar weinig zorgen over. Het belangrijkste was dat we in ‘s avonds weer bij de Oude Man zouden zijn, dit keer als een piloot van een gevechtsvliegtuig of als parachutist.
Maar opeens op een avond kwam de Oude Man niet. Hij kwam ook niet de volgende avond. We wachtten tevergeefs op hem. De zon viel langzaam in slaap in de armen van de rivier. We dachten dat hij op een riskante reis was. Tot slot liepen we met gebogen hoofden weg van onze plek.
Dagen gingen voorbij, maanden, jaren. Het is lang geleden dat we naar de pier gingen. We wilden niet nog langer op hem wachten. We dachten dat hij ergens onder gevaarlijke omstandigheden zou zijn gestorven. We leefden alleen maar met de herinneringen aan de oude man en zijn verhalen. We waren opgegroeid en kregen al een lichte snor op onze bovenlip. We hebben de Oude Man vergeten, en eerlijk gezegd, velen van ons geloven allang niet meer in zijn verhalen. Men dacht zelfs dat hij een leugenaar was, die probeerde zich groots voor te doen.
Dit ging door tot op een ochtend dat ik wakker werd en voelde dat hij vandaag zou komen. Ik kon echt niet wachten tot de avond komt. En in de avond leidden mijn benen mij naar de oude pier. De vrienden van mij waren er al allemaal verzameld. Enkele van mijn oude vrienden had ik al heel lang niet meer gezien. We werden verdeeld over verschillende scholen, buurten, en verhuizende families of gewoon door de tijd van elkaar afgedreven. We hoefden niet lang te wachten. Hij verscheen als voorheen – groots en majestueus. Hij ging voor ons staan, stak zijn handen in zijn zakken en schudde zijn hoofd.
We verwachtten zijn gebruikelijke openingstekst te horen: Zijn jullie hier alweer — ondeugende kinderen.
Maar er volgde iets anders:
— “Ik heb niks meer te vertellen!” Hij ging voor ons zitten, zodat de ondergaande zon zich achter hem verborg. Hij zei:— “We zullen elkaar niet meer zien. Jullie hebben me niet meer nodig. Ik wens jullie veel leesplezier met het grote boek van het leven. En jullie hebben al niet veel meer pagina`s te lezen.
Bovendien heb ik jullie dingen verteld die iedereen anders je vertellen.”
Hij stond op en keek ons allemaal een voor een aan en als laatste in de rij bleef zijn blik op mij rusten. Enige tijd keek hij naar me alsof hij aarzelende over iets. Uiteindelijk gebaarde hij dat ik naar hen toe kon komen. Ik naderde hem angstig. Hij hield me bij de schouders en leidde me naar de zon, die in de rivier wilde duiken om opnieuw te schitteren, de rivier die stroomde. We liepen naar zijn huisje op het strand. Ik ben nog nooit binnen in zijn huisje geweest. Niemand van ons was er ooit geweest. Hij opende de deur en nodigde me uit. Binnen waren er een bibliotheek die volstond met boeken, een houten tafel, een stoel en een bed.
— Je wilt zijn als ik? Je wilt al deze verhalen kennen? En vele andere? — vroeg De Oude Man. Hij keek me doordringend aan en het was duidelijk dat de tijd invloed had gehad op de kleur van zijn gen.
Ik wilde wel net zo als hem zijn. Daarom nam hij zijn hoed af, legde zijn pijp op de tafel, gooide zijn jas op de stoel en haalde het eerste boek van de eerste plank van de bibliotheek, en zei:
— Dit zijn mijn avonturen. Deze bibliotheek is vol van zulke verhalen. Lees graag, ik ga even rusten.
Nu pas zag ik hoe oud hij echt was geworden. Haar en snor waren heel wit. Zijn houding was niet meer zo zelfbewust als voorheen. Diepe rimpels hadden zich vermenigvuldigd over zijn voorhoofd en gezicht.
Hij ging liggen en viel onmiddellijk in slaap. Maar ik .. ik heb gelezen, boek na boek. Weer leed ik schipbreuk in de oceaan of werd ik nagejaagd door witte wolven. Maar nu moest ik zelf een oplossing voor de problemen vinden. De oude man was weg, en het was moeilijk. Ik zat niet meer aan de zijkant alleen maar te luisteren. Ik las boek na boek, in één adem uit, zonder rust. Toen ik het laatste boek aan het lezen was, zag ik toevallig mijn gezicht in het raam van de bibliotheek. Ik was verouderd. Mijn gezicht was donkerbruin geworden door de zon uit de woestijn en de wind die waaide in de bergen. Ik had een grote zilveren snor en bijna staalgrijze haren. Ik keek naar het bed. De oude man was weg. Ik nam zijn jas uit de stoel en deed hem aan. Het leek zoals ik deze altijd had gedragen. Ik zette de hoed op. Het leek alsof deze was voor mij gemaakt. Ik beet op zijn pijp en stak hem aan.
Toen ik naar buiten ging, was het bijna avond. Ik keerde terug naar de ondergaande zon en ging naar de sloep. Ik hoorde de stemmen van kinderen die er bij zaten: “de Oude Man, de Oude Man komt eraan!" En ik was echt de Oude Man. Ik liep langzaam naar hen toe, rommelde met mijn handen in mijn zakken en zoog op de pijp. Toen schudde ik langzaam mijn hoofd en zei met een schorre stem:
— Zijn jullie alweer hier, ondeugende kinderen!