Но хората имаха и хубави мисли. Радваха се, че имат деца. Че тези деца са здрави и умни. Надяваха се, че поне те един месец няма да се блъскат по автобуси и опашки. Искаше им се поне те да живеят в големи и топли жилища и да гледат още по-умни и здрави внуци, на които също да не липсва нищо. Хората вярваха, а това все пак беше нещо.

На една спирка се качиха хората с птичките. Те не се блъскаха. Просто се промъкваха през навалицата. Бяха необичайно гъвкави. Промушваха се навсякъде, настаняваха се между другите. Бяха най-различни. Имаше стари и млади, мъже и жени, та дори и деца. И от скута на всеки се носеше птича песен. От едни се чуваше веселото чуруликане на врабче, други бяха като трели на славей, трети пък гукаха като гълъби...

Хората се заслушаха и стана някак весело на душите им. Усещаха, че идва пролет, че се топят снеговете и бълбукат ручейчета, бистри като надеждата и пенливи като човешкото щастие. Те се сливаха в един общ поток, който течеше все по-бързо и по-бързо. Хората гледаха от прозорците на автобуса как навън вече се носи цяла река, която измива всички мръсотии, наслоени от годините. Реката възвиваше в пресечките, вмъкваше се в могъщите сгради на различни учреждения и излизаше през прозорците, понесла със себе си тонове формуляри, доклади и преписки. Огромните вълни влачеха директори, секретари, счетоводители, инспектори, печати и подписи на важни и не чак толкова важни личности.

Автобусът спря насред пътя, без да е стигнал до стоянката. Хората, които вече бяха престанали да се карат, излязоха навън весели, с ведри лица. Бодро закрачиха в реката, сляха се с нея, станаха на вода, повдигнаха над главите си хората с птичките, които продължава да пеят. Отсега нататък всичко ще има, се казваше в техните песни – и олио, и масло, и мед, и мляко. И много-много автобуси, все нови и чисти. Всеки ще бъде щастлив и осигурен.

Минаха дни. Водите на реката спаднаха и попиха в земята. Но хората с птичките не спираха да чуруликат, да носят вестта за щастието и настъпващата пролет. А останалите продължаваха да пътуват с претъпканите и разнебитени автобуси, но сега бяха забравили на кавгите помежду си и хвалеха онези с птичките.

Птичите гласове обаче започнаха постепенно да заглъхват. По-късно стана ясно, че са разперили криле и са забягнали на юг. Хората, които ги носеха, започнаха да пишат песните им в книги и вестници, и на огромни плакати, които висяха навсякъде. Създадоха специално хорове, които да ги изпълняват. Бяха направили нови печати със своите си имена, нови бланки и формуляри, пишеха оптимистични доклади и отчети. Говореха за планиране и за бъдещи социални придобивки. Станаха човеци и чиновници с главно"Ч". Онези, които се бяха удавили геройски във водите на голямата река, направиха светии, издигнаха им храмове, в които благодарното гражданство да коленичи.

Останалите живи ветерани се настаниха зад старите бюра, пишеха книги с мемоарите си и със спомени за реката, която прочистила града и направила хората свободни и щастливи. Пишеха, че всички вече са равни и никой няма да получава повече от другите за същия труд и че всичко ще бъде наред, но дотогава има още много време и трябва да изтече още много вода.

Но вода вече нямаше. Реката отдавна беше изтекла и попила в земята. Вода нямаше нито в язовирите, които хората бяха строили с пот и кръв, нямаше и във високите панелни блокове, където живееха пътниците на автобусите.

Онези, които някога носеха птичките, сега се возеха в лъскави мерцедеси с лични шофьори и охрана. Не че си нямаха собствени, просто така беше по-практично. А хората от автобусите продължаваха да се тъпчат на гроздове по вратите на разпадащите се стари возила. Четяха на крак поскъпващите вестници, в които онези, с които бяха донесли птичките, се караха и спореха за техни си неща и се обвиняваха едни други, че са излъгали гражданите.

Отново започнаха да се карат и автопасажерите, докато висяха по опашките и чакаха отново да долетят птичките, този път завинаги. Вярваха в истинското идване на пролетта. Но дотогава имаше още много време. А сега пътищата бяха затрупани със сняг. Беше студено и валеше на парцали. Засипваше всичко. Хората гледаха дебелите преспи и си мислеха, че ще има много вода напролет, стига някой отново да им докара птичките. После поглеждаха часовниците си с мисълта, че закъсняват за работа или за вкъщи и се взираха с надежда за автобуса. Но от ъгъла не се показваше нищо и те се свиваха в протърканите си якета, пъхваха ръце в празните джобове и си мислеха за децата. Дано поне те да доживеят следващата пролет. И много добре знаеха, че във всеки от тях се крие по едно тъжно и гладно птиче, готово да запее. Но не им достигаше смелост.

Это был самый обыкновенный городской автобус, как всегда переполненный пассажирами. Он мучительно пробирался по перегруженным транспортом улочкам. На одной из входных его дверей висела крупная гроздь ругающихся между собой людей. На остановках открывались и другие, плотно подпертые людскими спинами двери. Кое-кому удавалось выскользнуть из глубины автобуса, в сердцах «благословить транспортное правление» и удалиться, впопыхах оттягивая измятую одежду. Автобус продолжал свой путь, а люди все не переставали ругаться, при этом доставалось и водителю. Все жаловались на головные боли и высокие цены. Они ехали домой в свои семьи, где их ждали — кого супруг, кого супруга, вечно чего-то требующие дети, которые, то хотели всего и сразу, то вообще отказывались от всего. Кого-то ждали капризные, и то больше от старости, чем от дурных характеров, престарелые родители. Толпа недовольного народу, превратившаяся в кучу-малу у двери, тяжело вздыхала при каждой мысли об этом, потом вспоминала о пустеющих к вечеру магазинах, огромных очередях за маслом и рисом. Потом вздыхала о том, что и многих других вещей теперь недостает многим, если не всем.

Но случались у людей и хорошие мысли, и приятные воспоминания Они в основном радовались тому, что у них есть дети. Что эти дети здоровы и умны. Надеялись, что хотя бы дети однажды не будут толкаться в очередях и ездить в переполненных душных автобусах. Всем хотелось, чтобы дети жили в больших и теплых квартирах и воспитывали еще более умных и здоровых детей, которым тоже всего в этой жизни хватало. Люди верили в хорошее и это — само по себе — уже было прекрасно.

На одной из остановок в автобус поднялись люди с птицами. Они не толкались. Просто продирались сквозь плотную толпу, потому что были необычайно пластичными. Они проникали повсюду, удобно устраивались между другими пассажирами. И вообще они очень отличались от всех. И при этом ими были разного возраста: и старые и молодые, и мужчины и женщины, и даже дети были среди них. Но каждый из них держал за пазухой птичку. То с одной, то с другой стороны до слуха пассажиров доносились то щебет воробья, то соловьиные трели, то нежное гугуканье голубей.

Люди невольно прислушивались, и им становилось веселее. Они ощущали как тают снега, как приближается весна, — с веселым гомоном ручьев, чистых как новые надежды и пенистых, как человеческое счастье. Ощущения сливались в общий поток, который тек все быстрее и быстрее. Люди смотрели в окна автобуса, и виделось им, как по улицам несутся стремительные реки, с бурным потоком своих вод, уносящие всю грязь, наслоившуюся за многие-многие годы. Река сворачивала вместе с изгибами улиц, вливалась в могущественные здания и различные учреждения и выливалась через окна, унося с собой, то тонны каких-то формуляров, то докладов, то всю деловую переписку. Огромные волны уволакивали со своих мест толстых директоров, секретарей, бухгалтеров, всяких инспекторов и менее важных персон.

Автобус остановился по середине пути, не успев приблизиться к своей остановке. Люди, которые уже перестали ругаться, вышли из него довольно веселыми, с посветлевшими лицами. Они бодро вступили в реку, слились с нею, превратились в воду, и приподняли над собой людей с птицами, которые продолжали петь. И в их песнях говорилось, что с этого момента все теперь будет у народа — и масло, и мед, и молоко… И много-много автобусов, при том только новых и чистых. Все будут обеспечены и счастливы.

Прошло много дней. Уровень воды снизился, потому что воду впитала земля. Но люди с птицами не переставали щебетать, разносить вести о счастье и наступающей весне. А остальные продолжали ездить в переполненных, грязных и душных автобусах, только теперь они перестали ругаться и вовсю хвалили тех, кто был с птичками.

Но птичьи голоса постепенно стали умолкать. Позже выяснилось, что птицы распустили крылья и улетели на юг. А люди, которые до сих пор носили их у себя за пазухами, принялись записывать их стихи и песни, печатать их в газетах, на огромных плакатах, которые теперь висели буквально везде. Появились и специальные хоры, которые распевали птичьи песни. И люди отпечатали новые формуляры, сделали новые печати со своими фамилиями, написали много новых, но теперь очень оптимистичных докладов и отчетов. Теперь отовсюду доносились оптимистичные прогнозы о новом планировании и социальных победах. Появилось много чиновников с главной буквы «Ч». А тех, кто во время большого половодья утонул в стремительных водах реки, сделали святыми, построили им храмы, в которых ползало на коленях благодарное население.

Оставшихся в живых ветеранов чиновничьих дел, пристроили за старыми письменными столами, чтобы они писали свои мемуарные книги и воспоминания о большом половодье, как большая вода очистила город от грязи сделала народ счастливым. Писали они еще и о том, что теперь действительно все стали равными и свободными, одинаково счастливыми. Что все теперь получают одинаково за одинаковый труд. Что все теперь в полном порядке, но до полнейшего благополучия, все-таки должно протечь еще много-много волы.

Но воды было уже не так много, как раньше. Река давно утекла, а часть воды впиталось в землю. Не было воды ни в водохранилищах, которые строили потом и кровью предыдущие поколения, ни в высотных панельных домах, где проживали пассажиры автобусов.

Те, кто когда-то носил птичек за пазухами, теперь ездили в мерседесах с личными водителями и охраной. И не потому, что у них не было личных автомобилей, просто так было намного практичнее. А люди из автобусов продолжали свой путь, сбиваясь у дверей разбитых автобусов в большие гроздья. Они на шагу читали с каждым днем все более дорожающие газеты, в которых теперь все больше ругались те, кто еще недавно носил птичек. И ругались и спорили о каких-то своих вещах, обвиняя друг друга в том, что обманули ожидания населения.

Все чаще снова стали ругаться и пассажиры, постоянно висевшие на подножках автобусов или стоявшие в огромных очередях. Но эти, в тайне от других, невольно верили в приход настоящей весны, и верили, что она — самая настоящая — придет навсегда. Но до этого момента было еще очень много времени. За окнами автобусов насыпало много снега, и он продолжал идти, засыпая все вокруг крупными снежинками. Люди смотрели на сугробы снега и надеялись, что весной будет много воды. Только бы кто-то снова принес им певчих птичек. Потом они посматривали на часы, пугались того, что опаздывают — кто на работу, кто домой, и с надеждой всматривались в конец улицы, в ожидании автобусов. Но из-за дальнего угла улицы все никак не показывался ни один автобус, даже самый старый и разбитый, и тогда они поднимали воротники своих потертых курток и пальто, засовывали руки в пустые карманы и думали о детях. Лишь бы те, хотя бы те дожили до следующей весны. Зная при этом, что в каждом из них самих кроется маленькая, печальная и голодная птичка, готовая запеть. Птичка, которой не хватает смелости.

Перевод осуществлен 11 декабря 2012г.