Облаците плуваха по безначалното небесно море, опънали прозирните си платна на попътния вятър, а сенките им лазеха по върховете на дърветата, откроявайки още по- ярко местата, осветени от зимното слънце.

Възрастният човек седеше на крайпътния пън, там на високото, и не можеше да откъсне поглед от гледката. Целия си живот бе прекарал тук. Беше се родил в ей оная, близката къща, най-крайната, а никога не беше виждал нещата със сегашните си очи. Само допреди няколко месеца дърветата си бяха просто дървета, а облаците – облаци като всички останали. Винаги беше възприемал планината и селото като нещо делнично, свързано с работата в текезесето, с проблемите, които трябваше да разрешава всекидневно, с прехраната на семейството, с грижите около децата… Не беше имал време да седне както сега, да отпусне уморено ръце на коленете си и да допусне онова, което старите очи виждат, да стигне до душата му.

Вече години бай Петко беше пенсионер и докато имаше сили, поработваше туй- онуй, за да може да праща пари на синовете си в града. А те уж бяха в големи фирми, караха модерни коли и се хвалеха със скъпи компютри, а пък все до неговата пенсийка опираха. От няколко месеца обаче някаква слабост и леност бяха налегнали стария човек. Нищо не го болеше, но се изморяваше бързо-бързо. Само като минеше двайсетина крачки, и се задъхваше, а тъмни кръгове започваха да танцуват пред очите му. Загуби апетит. Бабичката какви ли гозби не му приготвяше, само и само да се нахрани като хората. Отново въртеше любимите му зелеви сармички, с които навремето го омайваше така, както и с красотата си. А бай Петко само хапваше един залък и дълго го въртеше из устата си, докато ровеше като кокошка с вилицата из чинията.

Лека-полека свикна да се заседява на това място. Тук се чувстваше по-добре, по- силен и дори по-млад. Минало беше времето, когато от този пън се извисяваше висока, стройна топола, видяла като него какво ли не в този живот. Той още помнеше плътната сянка, която дървото хвърляше следобед върху двора пред къщата. В горещините това си беше истинска благодат за домочадието му. Под тази сянка се беше родил Петко, пак под нея позна жена си Яна, тук се пръкнаха, проходиха и израснаха децата му. До това лято…

Светкавица разцепи тогава дървото и то замалко не рухна върху къщата. Старо и изгнило беше вече, но се държеше до тази буря. Е, все някога щеше да се случи. И сякаш заедно с тополата си отидоха и силиците на бай Петко. Оттогава той загуби интерес към всичко около себе си. Живваше само когато някой от синовете доведеше любимите му внуци. Тогава очите му засияваха и от това сякаш ставаше с години по- млад. Забравяше слабостта и умората и тичаше след тях из двора на къщата.

Старецът потърка очи и отново се загледа във върховете на дърветата. Вече наближаваше Коледа и обикновено по това време върху клоните белееше сняг. Но тази година и зимата сякаш беше загубила силите си като него самия и колкото и да пришпорваше облаците, те само на дъжд го докарваха.

Светлата ивица на зимното слънце постепенно изтъняваше и даваше път на мрака, който като тъмен покров се разстилаше върху гората. Неговата гора! Под дърветата й беше израсъл, познаваше всяка полянка и ручейче, всяка долчинка и възвишение. Тук за първи път бе целунал момиче, тук се беше крил от гнева на баща си, когато се върнеше от школото с двойка по смятане. Познаваше всяко кътче, но доскоро никога не беше предполагал, че от високото гората може да изглежда толкова вечна, толкова тайнствена и величествена.

Погледна нагоре. Там облаците вече прибираха белите си платна, туловищата им посивяваха страховито и се стягаха за битка. Светкавица разсече небето и се заби някъде в средата на гората. „Боже, като лятна буря е, а пък уж е декември!”, зачуди се бай Петко, докато тътенът се разнасяше гневно по планинските била.

Първите едри капки заудряха със студена свежест по ръцете и лицето му. Чуваше ги как тупкат тихо по земята наоколо, как прошумоляват в сухите храсти, как барабанят мощно и войнствено по ламаринения покрив на недалечната пристройка до къщата му. Този звук и засилващият се студ му припомняха настойчиво, че трябва да се прибере – ей къде е. Но не искаше. Дори вдигна глава, за да може да усети дъжда по- силно по лицето си. Чувстваше се в пълна хармония със света – сега и тук, докато седеше на мокрия пън и капките го обливаха с пречистващата си ледена сила.

Затвори очи и се пренесе на друго място. Завладя го усещането, че се е слял с корените на старата топола, с коренищата на всички познати и непознати дървета в гората. Жизнените им сокове сякаш преминаваха през грапавата дървесна повърхност под него и тръгваха нагоре през тялото му, за да се слеят с капките на проливния дъжд.

Вече беше в пълна хармония с природата – едновременно и с дърветата и дъжда, със земята и небето, с водата и въздуха. Не усещаше старото си тяло. Беше се свил до една мъничка сричка от необятното Слово, с което Бог бе създал всички и всичко – само някакъв звук, който сам по себе си не означаваше нищо и оставен извън изреченото от Създателя, се бе лутал с години, за да търси смисъла си. Но сега, съчетан с всичко наоколо, знаеше, че е важен и че с неговото участие безкрайният текст вече има друга завършеност. Та това бе все едно да махнеш първата сричка от неговото собствено име. Сега Петко разбираше всичко. Време беше…

Яна го намери след кратката буря. Беше се строполил до прогизналия от дъжда пън. Тя коленичи до него, прекръсти се и погали студената му безжизнена буза. Извърна лицето му към себе си и ахна. Очите му бяха живи, както когато идваха внуците му, както когато я целуваше преди години под дебелата сянка на тополата, както когато се раждаха децата им. И гледаха към нея, но и към облаците, които, опънали белите си платна, се разотиваха от декемврийското небе. Онова небе, безкрайното, но и безначалното…

Облака плыли по бескрайнему морю небосвода, выгнув свои прозрачные полотнища навстречу попутному ветру, а их тени карабкались по верхушкам деревьев, вырисовывая еще ярче места, освещенные зимним солнцем.

Пожилой человек сидел на пригорке на придорожном пеньке и не мог оторвать взгляда от складывающейся картины. Он прожил здесь всю свою жизнь. Родился вон в той – ближайшей к дороге хатенке, но еще никогда не видел вещей так, как они выглядели сегодня – нынешними глазами. Еще несколько месяцев назад деревья были просто банальными деревьями, а облака – облаками, такими же, как и всегда, такими же, как и другие облака. Он всегда раньше воспринимал горы и село чем-то ежедневным, привычным, связанным с работой в сельском хозяйстве, и с ежедневными проблемами, которые нужно было решать в вопросах пропитания семьи, да заботах о детях ...У него никогда не было времени вот так присесть, утомленно опустив руки на колени и расслабившись, позволить себе то, что позволяли себе глаза старых людей – увидеть до сих пор невиданное, то, что сейчас добралось до глубины его души.

Дядюшка Петко уже давно был пенсионером, но пока были силы, подрабатывал то там, то сям, чтобы помогать сыновьям, живущим в городе. А те уж вроде бы имели большие фирмы и водили дорогие автомобили, хвалились дорогими компьютерами, а все никак не могли обойтись без его пенсийки. Вот только несколько месяцев кряду какая-то слабость придавила старика. Вроде бы и ничего у него не болело, но уставал быстро. Стоит пару десятков шагов сделать, как начинал задыхаться, черные круги появлялись в глазах и плясали как им только вздумается. Потерял аппетит, на который никогда в жизни не жаловался. Старуха что только ему не готовила, только и только чтобы накормить его по-человечески. И голубцы в капустных листьях ему закручивала, как в те далекие годы, когда по молодости лет такими же голубцами его и соблазнила. Соблазнила, конечно и красотой своей, свежестью девичей. А теперь дядюшка Петко чуть куснет чего и потом долго –долго, пока ковыряется вилкой в тарелке, гоняет тот кусочек во рту.

Потихоньку привык засиживаться на этом месте. Тут он чувствовал себя лучше, чем где – либо в другом месте. Тут, он вроде бы становился сильнее, и даже моложе. Да-а, давно прошло то далекое время, когда из этого пня тянулся вверх стройный тополь, много чего повидавший на своем веку - свидетель самых разных событий. Он еще помнил плотную тень, которую бросало ветвистое дерево на двор перед домишком. В зной эта тень была истинным спасением от жары – истинной благодатью для его домочадцев. Под тенью этого тополя родился сам Петко, под нею познал жену свою Яну, здесь родились и сделали свои первые шаги по земле, их дети. До этого лета…

Яростная молния разбила ствол старого тополя на две части, и оно только чудом не упало на дом. Старым и сгнившим внутри был теперь тополь, и он упрямо держался на толстой коре до той самой бури, до той молнии. Все равно когда-то это должно было сучиться. Но показалось дядюшке Петко, что с рухнувшим тополем и его оставили последние силы. С тех пор потерял он всякий интерес к происходящему вокруг него. Оживлялся только когда кто-то из его сыновей привозил в село любимых внуков. Тогда глаза его молодели и лучились живым светом, даже внешне он становился моложе. Забывал о слабости и усталости, и бегал за внуками по всему двору.

Старик потер глаза и снова засмотрелся на верхушки деревьев. Приближалось Рождество, обыкновенно в это время на верхушках деревьев, да и вообще по веткам, уже лежал снег. Но в этом году что-то в природе сбилось со своего ритма, словно и зима - по его примеру, утратила все свои силы, и как бы ветер не пришпоривал облака, ничего кроме дождя так и не высыпалось из них.

Светлая полоса зимнего солнца постепенно утончалась и давала дорогу темноте, которая как темный покров расстилалась над лесом. Его лесом! Под деревьями он и вырос. Знал каждую полянку в лесу, каждый ручеек, пригорок и овражек. Здесь впервые поцеловал девушку, здесь прятался от гнева своего отца, когда возвращался из школы с двойкой по математике в дневнике. Он знал здесь не то что каждый уголок, но и каждую кочку. Но никогда и предположить не мог, что с высоты – с пригорка, лес может выглядеть таким величественным и вечным, таким таинственным.

Он снова посмотрел вверх. Облака там уже сворачивали свои полотнища, их тела стремительно темнели и словно бы готовились к грозной битве. Громыхнул гром, молния рассекла небосвод и яростно вклинилась в самый центр леса. «Господи, словно летняя буря, а уже декабрь!», удивился дядюшка Петко, пока по лесу громыхали остатки декабрьской бури.

Первые крупные капли ледяной свежести застучали по его рукам и лицу. Он слышал, как они ударяются о землю, как шумят в сухих кустах, как мощно и воинственно барабанят по железной крыше хозяйственной пристройки, притулившейся к его дому. Этот звук и усиливающийся холод настойчиво напомнили ему, что пора возвращаться. А совсем не хотелось. Он даже приподнял лицо вверх, чтобы острее почувствовать дождь на своем лице. Он ощущал полную гармонию с миром – тут и сейчас, пока сидел на мокром пеньке - остатке старого рухнувшего тополя, и капли дождя неистово обливали его ледяной водой, словно бы хотели причастить.

Он прикрыл глаза и мысленно перенесся на другое место. Его охватило ощущение того, что он слился с корнями старого тополя, с корнями всех знакомых и незнакомых деревьев в этом лесу. Ему показалось, словно жизненные соки дерева, потекли по его корявой древесине и уже через него –через Петко – устремились вверх, чтобы слиться с каплями проливного ледяного дождя.

Теперь он точно был в полной гармонии с природой – одновременно с деревьями и с дождем, с воздухом, землей, небом. Он уже не чувствовал своего старого тела. Скукожился до размера строчки необъятного Слова, которым Бог создал все – какой-то звук, который сам по себе ничего собою не представлял, и оставленный вне изречения Создателя, годами плутал в поисках своего смысла. Но теперь, сочетаясь со всем вокруг, знал, что все-таки важен, и что с его участием бескрайний текст получает законченность. А это все равно, как если бы был убран первый слог его собственного имени. Теперь Петко все понимал. Было пора ...

Яна нашла его после короткой бури. Он рухнул с промокшего от дождя пня. Она встала перед ним на колени, перекрестила его и погладила шершавой рукой по его безжизненной холодной щеке. Потом аккуратно повернула его лицо к себе и ахнула – его глаза, которые становились лучистыми и сияли молодостью в дни приезда внуков, как лучились в молодости, когда он целовал ее под плотной тенью тополя или когда она рожала ему детей, сейчас смотрели на нее и на облака, которые, словно натянутые паруса порывами мощного ветра, расплывались по декабрьскому небу. По небу, бескрайнему и безначальному…

Переведено 27. 12. 2015 г.