— Какво дялкаш, бат Мунчо? — моминското гласче звънна досами ухото на стария ерген, приклекнал до дувара.

Беше краят на август, беше сборът на Жеравна и мегданът беше пълен с народ.

— Аа... дялкам аз... да се намирам на работа... — ухили се Мунчо към двете девойчета, които го подкачаха.

Знаеше ги и двете — Ненка и Рачето от Ичера. Те често гостуваха в Жеравна на леля си и старият селски козар, Мунчо, ги знаеше от деца.

Гайдата пак писна и народът взе да се лови на хорото.

— Хурка ли дялкаш, а? — подхилна се Ненка. — Ами, на кой ще я подаряваш? На някоя мома сигур... на изгора! — двете кодошки вече едвам сдържаха смеха си.

— Нямам изгора аз! — Мунчо засрамено отупа и сгъна чиренчето, с което дялкаше.

— Оо... ще ти намерим изгора! Не бой се! Наша Мария таман за тебе! Щете да сте лика и прилика! Мария Вълкова се дума...

Хорото вече беше се разгънало и стигаше чак до тях. Двете моми побързаха да се уловят на него, а козарят запомни — Мария Вълкова.

Вече наближаваше Архангеловден. Гората къде жълтееше, от двете страни на пътя, къде съвсем беше олисяла.

По пътя към Ичера идеше Мунчо, качен на катъра си, и се опитваше да задуши страха си от онова, което беше намислил. На колко небетя се връща назад, колко пъти се псува наум за пустия си срам... Но напредваше и вече хамен влизаше в селото.

Кроткото ноемврийско слънчице беше изкарало на припек по чуканите, играещи роля на пейки покрай дуварите, бабите с плетките. Да натоплят кокали за зимата, да научат оскъдните селски новини, да се порадват на отиващата си топлина.

Катърът на Мунчо закова копита пред един от тези чукани, на който кротичко си хортуваха и плетяха вълнени чорапи две бабички.

— Ха, добър ви ден! — рече им Мунчо.

— Добря си дошъл! — отвърнаха жените. — Откъдя си, синко? Какво те води насам?

— Ми... от Жеруна съм... — запецна Мунчо, но се пресрами да пита. — Търся тука една мома... Викат я Мария Вълкова. Знаете ли я?

— Знаем я, как да не я знаем! — бабичките взеха да се споглеждат.

— Ами... по каква работа я търсиш? — лукаво подпита едната.

— Бе, ти ми кажи къде да я намеря, пък другото... Къде живее Мария Вълкова — туй ми кажи! — Мунчо вече взе да възвира.

— На горни край ще я търсиш! Ей, оттука по тоз сокак ще тръгнеш и, като излезеш горе на Юртата, ще вземеш на лявата страна, покрай чешмата — третата къща е Мариината.

Мунчо преглътна шумно, избъбра нещо като благодарност и пое по посочения сокак. Двете баби след него се спогледаха, вдигнали вежди, и споходиха Мунчо с очи, докато катърът му не се скри от полезрението им.

Всеки удар на копитата о калдъръма отекваше в ушите на попреминалия козар като подкана да се върне. От единия инат само, той продължи и зави наляво покрай чешмата. Взе да брои — първа, втора, трета къща... Ето я! Пред къщата стоеше прав и леко прегърбен възрастен човек. На Мунчо се стори, че носи нещо на гърба си, но не обърна внимание — нали есенно време беше, та всеки се беше задянал с вършини за подпалки от гората.

Възрастният човек гледаше наближаващия непознат с катъра и изчаквателно мълчеше. Мунчо смутолеви някакъв поздрав и се смъкна от дървения самар на добичето, нави му юлара на колеца до протката и се обърна към възрастния човек.

— Да знаеш туй ли е къщата на Мария Вълкова? — издума зачервен козарят и взе да пристъпя неловко от крак на крак.

— Мария Вълкова, ли? — зяпна учуден възрастният човек. През главата му взеха да прехвърчат имена на съседи и познати и никак не се сещаше, докато мисълта му не налучка сама отговора. Мичето! Този човек питаше за Мичето!?

Спомените го връхлетяха насред есенната, празна улица, върнаха го четиредесет години назад в една зимна нощ, когато животът му отиде по дяволите.

Това щеше да е първото раждане на жена му – Вълковица, и тя отрано беше си приготвила и пелените, и повоите, и с жени, дето бабуват, беше се сговорила.

Дойдоха болките насред тежка зима — преспи до покрива бяха навяли. Вълко се щураше наоколо притеснен и, като доведе бабите да бабуват, се изниза къде кръчмата, че хич не понасяше жена да охка.

Цял ден се мъчи Вълковица и по мръкнало доби момиче. После, като изплака детето, превъртя очи, простена и си отиде от този свят... Бабите шашардисани стояха и гледаха новороденото — халосана работа! Несвястна... Детето имаше ципа между двата си крака.

Пратиха да викат Вълко от кръчмата, казаха му лошата вест — че булката му се е споминала, и питаха какво да сторят с това дете. Вълко не даде да режат ципата. Не даде!

— Аз ще я гледам — дъщеря ми е! Нищо няма да режете!

Не се ожени повторно Вълко. Сам си гледаше кърската работа, че и за нефелното си отроче се грижеше... Четирийсет години — все на гърба си я носеше.

И сега пак на гърба му беше Мичето — беше я изнесъл да поплете на слънчице и пак я прибираше в собата.

— За какво я търсиш Мария Вълкова? За какво ти е? — процеди старецът. — Аз съм баща й!

— Ми... рекоха... таман за мене... На сгляда дойдох. — взе да пелтечи Мунчо, забил очи в калдъръма.

Зад гърба на възрастния човек надникна длъгнесто лице с чорлава мазна коса, прибрана с фиби. Чифт големи, черни очи, кротки като на кошута, се взряха в Мунчо. Само това имаше бедната Мария Вълкова — красивите си тъжни очи. Всичко друго, което имаше, предизвикваше потреса и отвращението на всеки, освен на стария й баща.

Сухи, кокалести ръце, като крака на пиле, се бяха увили около врата на Вълко, слабовато, гърбаво телце с плетка, стърчаща от престилката — това беше Мария Вълкова.

Мунчо ахна. Преплете крака назад, а, оборавилият се вече, Вълко, поморовял от яд, кресна срещу му:

— Марш! Начаса марш оттука, гиди мискинино! Няма да дам ни мене, ни дъщеря ми на джуджуна да правиш! Бърже да си вървиш, откъдето си дошъл и тез джумбиши другиму иди да правиш! Скоро да се махваш!

И старият човек, крепейки с едната си ръка сакатото телце на Мичето на гърба си, с труд приклекна да вземе камък и да прогони натрапника. Мунчо, с треперещи ръце, отмота юлара на катъра си и, сподирен от гневните викове на Вълко и чаткането на копита, търти надолу по калдъръмената улица — ни жив, ни умрял.

Над Ичера се мръкваше. Разпуснатите от паша кози по две, по три, се връщаха по познатите протки и, с препълнени вимета, чакаха стопаните да ги приберат. Стихваха гласове, къткане на кокошки, кучешки лай и закъснели стъпки. Поредният ден си отиваше в мрака, отвърнал лице от хората.

— Ты что там делаешь, Мунчо? — колокольчиком прозвучал девичий голосок почти у плеча холостяка, присевшего около каменного забора.

Был конец августа. Была ярмарка в Жеравне, — считай, что праздничный день, и на сельской площади собралось много народа.

— А-а-а, да так... мастерю тут, лишь бы без дела не сидеть... — отозвался холостяк на голоса надсмехнувшихся над его девушек.

Он знал их обеих. Это были Ненка и Рачето из Ичеры, — они часто гостили у тетушки в Жеравне и старый сельский пастух Мунчо знал их с детства.

Пропищала звучная гайда и народ оживился, молодежь принялась захватывать пояса друг друга и выстраиваться в хоровод, приплясывая. Никого не нужно было приглашать.

— Прялку что ли делаешь? — спросила Ненка. — Наверное, подаришь его своей зазнобе... — девушки уже едва сдерживали смех.

— Нет у меня зазнобы! — сердито сказал Мунчо, отряхнулся от стружек, и застенчиво щелкнул ножичком, которым строгал прялку.

— О-о-о! Не волнуйся, мы тебе найдем девушку. Наша Мария как раз для тебя. Сказала же — есть у нас на примете. Мария Вылкова ее зовут. Вы с ней два сапога — пара.

Стремительные спирали хороводов уже почти касались девушек, и они поспешили взяться за пояски подруг и последовать за ними. А пастух коз постарался запомнить имя и фамилию девушки — Мария Вылкова.

Незаметно пролетело время, вот уже приблизился и день Святого Архангела Михаила. Лес вокруг дороги, где пожелтел, а кое–где уже и облысел совсем.

По пути на Ичеру плелся по дороге мул с Мунчо на горбу. Мунчо постоянно бубнил себе под нос всяческие ругательства, но как бы не корил себя за тот стыд, который теперь испытывал, с пути не сворачивал. Так что уже почти приблизился к селу.

Кроткое ноябрьское солнышко выманило сельских старух на завалинки или на крупные камни у каменных заборов, с естественными углублениями для сидения в них. И старухи теперь грелись в лучах ноябрьского солнышка и неустанно вязали носки и тапочки многочисленной своей челяди.

— Добрый день! — поздоровался Мунчо с двумя старухами, ближайшими к остановившемуся, словно вкопанный столб, мулу.

— Здравствуй, коли не шутишь, — ответили ему старухи, не переставая вязать. — Ты откуда такой, сынок? Что тебя в наше село привело?

— Из Жеруны я... — залепетал Мунчо, но потом слегка взял себя в руки и уже решительнее произнес — Мария Вылкова мне нужна. Вы ее знаете? Как мне ее найти?

— Знаем... — удивленно ответила одна из старух, — Как не знать — продолжила она, переглянулась с соседкой, и решила схитрить: — А тебе она зачем?

— Так знаете или не знаете? — начал сердиться Мунчо. — Если знаете, скажите, как мне ее найти!

— Да в верхнюю часть села пойдешь, по этому подъему. А как поднимешься к Юрте, левее возьмешь, там мимо родника, второй или третий дом от угла будет ее.

Мунчо тяжело вздохнул, пробормотал что-то вроде благодарности и пошел по указанному ему подъему стремительной сельской улочки. Старухи, удивленные происходящим, смотрели ему вслед.

Каждый удар копыт мула по булыжникам, больно отзывался в груди Мунчо, но только из упрямства он продолжал идти, — послушно свернул налево около родника, и начал считать дома: один, два, три... Вот и тот, что ему нужен... Перед домом стоял слегка сгорбленный человек. Мунчо показалось, что он что-то несет на своем горбу, но не обратил особого внимания, что конкретно тот нес. Осенними днями каждый старается насобирать по-больше хвороста на зиму для растопки очага.

Пожилой человек внимательно смотрел на приближающегося на муле молодого человека, и выжидательно молчал. Мунчо пробормотал что-то похожее на приветствие и сполз с деревянного сиденья своего мула, потом накрутил его поводья и закрепил у калитки. Сделав все необходимое, наконец, обратился к мужчине:

— Не знаешь, где тут живет Мария Вылкова? — при этом пастух коз, — Мунчо — покраснел, как красна девица и смущенно переступил с ноги на ногу.

— Мария Вылкова? — Очень удивился хозяин дома, у которого остановился Мунчо. В его смятенной голове пчелиным роем зароились мысли: сначала он перебирал имена соседок и знакомых, и никак не догадывался о том, кого на самом деле ищет молодой человек. Пока одна отчаянная мысль не выбрала правильное направление... Миченце! Этот парень искал, сейчас спрашивал о его Миче!

Воспоминания налетели на него словно вихрь, и в долю секунды унесли с этой осенней улици, на сорок лет назад в ту зимнюю ночь, когда его жизнь превратилась в ад.

Тогда случились первые и единственные роды его жены — Вылчицы, так по фамилии мужа — его фамилии - звучало е имя. Она загодя приготовила все для родов и для младенца: и пеленки и одеяльца, договорилась и с бабками-повитухами.

Схватки начались в середине зимы, когда все в округе было завалено огромными сугробами, во дворе тогда тоже снега намело да самой крыши. Вылко в волнении долго метался по двору, но как только повитухи принялись за дело, отправился в корчму, потому что уже не мог слушать стоны молодой жены.

Весь день мучалась его молодая жена, и к ночи разродилась девочкой. Потом, едва услышав плачь дочери, подкатила глаза к потолку, издала последний стон и покинула белый свет... Повитухи стояли перед новорожденной потрясенные. Страшное дело, ребенок был с серьезной патологией... Между ножек девочки была пленка, которая соединяла их в нечто похожее на хвост русалки.

Повитухи послали в корчму за молодым отцом,чтобы спросить его о том,что им дальше с ребенком делать. Резать нужно.

— Ничего резать не будете! Я сам за ней ухаживать буду! Дочь она мне!

Второй раз Вылко так и не женился. Ему это и в голову не приходило. Сам работал в поле, сам ухаживал за дочерью, сорок лет на спине своей ее носил.

И сегодня, сейчас она тоже была на его спине. Вынес он Миче на солнышко, чтобы на свежем воздухе повязала немножко.

— Для чего тебе Мария Вылкова? Что тебе от нее нужно? — сквозь зубы процедил пожилой мужчина. — А ей отец.

— Да... сказали мне... что как раз для меня она... На смотрины приехал... — стал заикаясь, отвечать Мунчо, опустив вниз глаза от волнения.

За спиной пожилого человека возникло бледное лицо, окаймленное жирными лохматыми волосами, придерживаемыми заколками. Пара огромных черных глаз, удивленно уставились на Мунчо. Это и была Мария Вылкова — одни огромные печальные глаза в пол лица. Все остальное, что у нее было, вызвало шок и отвращение у каждого, кроме старого отца.

Сухие костлявые руки, тонкие как у ципленка, обвились вокруг шеи Вылко, слабое горбатое тельце с торчашим из фартука вязанием в руках — это была Мария Вылкова.

И Мунчо ахнул от ужасной догадки. Ноги его подкосились, и он чуть не упал, отступая назад. А уже пришедший в себя Вылко, покраснел от гнева и выкрикнул ему:

— Марш! Марш отсюда! Никого никому не отдам! Ни меня, ни дочь. Хватит из нас клоунов делать. Быстро уходи отсюда, туда откуда пришел, пока я тебе кости не переломал. И тем, кто тебя сюда направил, тоже это скажи — встречу, поубиваю всех!

И пожилой человек, придерживая одной рукой изуродованное тельце калеки-дочери на своей спине, с трудом наклонился к земле, чтобы поднять камень и бросить его в нахального парня. Мунчо трясущимися руками, отмотал поводья своего мула, и подгоняемый сердитыми криками Вылко, поспешил вниз по вымощенной булыжниками улочке — ни жив , ни мертв от случившегося.

Над Ичерой смеркалось. Отпущенные пастухами козы, по две, по три возвращались в родные дворы знакомыми дорожками, хозяева с нетерпением ждали их, чтобы сдоить каждой переполненное молоком вымя. Постепенно стихали голоса людей, кудахтанье домашней птицы, собачий лай и шаги припозднившихся селян. Очередной день уходил во мрак ночи, отвернув свое лицо от несчастных людей.

Переведено 21.11.2011 г.— 11.02.2012 г.