Някой стреля. Тогава от баира се вдигна сив сокол и завъртя кръгове над селцето. Бавно се носеше той в жълтия обеден въздух, сянката му се влачеше като хвърчило над запустелите къщи, птицата ту се издигаше, ту плавно се снишаваше и докато гледах това летене, в душата ми се появи една песен: „Соколе, сиви соколе, хайдушки верен побратим...”

Но чакайте! Соколът наистина летеше и описваше траекторията на тази песен... Изтръпнах: толкова поразително бе това движение и толкова прилягаше на песента... Ето: чувам песента. Но откъде идва тя? От небето ли?

Боже господи!

Соколът пое по тъничката нишка на мелодията. Летежът му повтаряше плътно и прилежно летежната траектория на песента, следваше я вярно, без да се отклони нито на полутон, нито на полусантим от контура на тази траектория. Всички нейни извивки сякаш бяха създадени за това летене. Мелодията тръгна точно както отхвъркването на сокола: рязко пърхаща, пълна с въздух се въздигна нагоре и тръгна по развен въздушен интервал. Соколът последва и повтори тази извивка. После мелодията направи няколко мънички игриви пада — с едно свиване на крилете соколът повтори тези падове, задържаха се песен и сокол в малката въздушна ямичка, Кайчо Каменов, изпълнителят на песента, взе по-висок тон — последва лек удар на крилата и траекторията отново се изравни. Въздухът повдигна кривата нагоре и мелодията пое отново в равен, кратък интервал. Соколът също. Отново последва малък пад, слизане като в обърната дъгичка. Соколът се напъха там и това приличаше на гмуркане в бяла въздушна вода. Тук последва излизане от кривата и продължителен равен летеж на мелодията. Птицата повтори точно и прилежно всичко това...

Който не вярва да запее тази песен, когато види сив сокол.

Проехтя вторият изстрел. соколът просто се пръсна във въздуха, разлетя се на живи късове и като тежка буца кръв падна в един от дворовете. Едно сиво соколово перо остана да кръжи във въздуха. Къщата беше на един мой съселянин, загинал в Балканската война. Домочадието му се бе преместило в големия град. По улицата изпърполя мотор. Зърнах голобрадо момче с транзистор и пушка през рамо — доволно и усмихнато. Като ме видя, даде газ и изчезна по горските пътища, които слизаха в града. Познах го. Беше правнукът на загиналия в Балканската война тракиец. Приближих към убитата птица. Птица нямаше. Гледаше ме една окървавена птича глава с отворено соколово око. Отворено като миг, като ключалка, през която се надзърта във вечността.

И тогава изтръпнах за втори път. В окото на сокола видях образа на убития. Бях го виждал на снимка, сега го познах. И разбрах, че този човек, мъртвият тракиец, е живял в тялото на сокола. Останалото се самосвърза помежду си без усилие. И видях как в края на март 1913 година от последните родопски възвишения между Марица и Арда излетя един сокол и се совна над бойното поле при Одрин. Тракиецът умираше там. Соколът изпи дъха му, последните думи, изпи и кръвта и очите му и ВДИГНА ЧОВЕКА В НЕБЕТО... С неговия глас и с неговите очи полетя над Тракия, нощуваше на къщата му, обикаляше запустелите му ниви, защото човешката кръв в него му диктуваше това. Човекът преживя в тялото на птицата седемдесет и пет години. И още щеше да живее, ако...

Тогава взех в лявата ръка голямото соколово перо, което зърнах да кръжи във въздуха след изстрела, избрах за пръстите на дясната ръка едно перце с бяла тънка кост, топнах го в кръвта соколова и с кръв написах върху другото перо:

„Не стреляйте по сивите соколи!”

А в обедната тишина небето се разтвори и вятърът, който живее в тайните височини небесни, се спусна като в кладенец към мен — стоящия на грешната земя, обгърна ме с вихрушка, изтръгна от ръката ми перото и го възнесе в ясното небе. Търсете го! Огледайте се! Вижте. То е сигурно паднало на рамото ви...

Не стреляйте по сивите соколи!

Кто-то выстрелили. И тогда со склона горы взвился в небо серый сокол и принялся выписывать круги над селом. Медленно носился он в желтом полуденном воздухе, его тень тянулась словно хвост воздушного змея над опустевшими домишками, а птица то опускалась низко к крышам, то снова поднималась в синеву неба, и пока я смотрел на его виражи, в душе моей родилась песня: «Сокол, мой сивый сокол! Верный повстанец, верный побратим…»

Но, стоп! Сокол действительно летал в такт с песней и описывал свои траектории полетов беззвучно следуя за каждой нотой…По мне поползли мурашки. Настолько это было поразительным, настолько совпадали и мелодия песни и движения птицы... Вот снова: слышу песню. Но откуда она? С неба ли?

Господи, Боже мой!

Сокол снова последовал за утонченной мелодией песни! Его движения в точности повторяли траекторию полета песни, он следовал ей невероятно точно, не отклоняясь даже ни на половину доли. Словно все тончайшие повороты мелодии были созданы именно для соколиного полета. Мелодия ведь и началась с момента начала полета сокола: сначала с резких трепещущих взмахов его крыльев, потом сокол поймал воздушный потом и уже более плавно осваивал свою траекторию, без суеты, степенно, неторопливо и завораживающе красиво. Сокол многократно повторил каждый поворот мелодии, ее малейшее изменение. Потом мелодия неожиданно сделала два едва заметных, как бы, падения, и сокол одним частичным сворачиванием крыльев, продублировал изменения мелодии, еще через мгновение мелодия, как бы застыла, и сокол задержался в воздушной ямке. Но вот исполнитель песни Кайчо Каменов взял тон чуть выше предыдущих, и сокол тут же взмахнул крыльями, набрал высоту и вышел на свою траекторию. Воздух приподнял его выше, и мелодия снова потекла синхронно с воздушным потоком, грациозным могучим и музыкальным соколом. Снова и снова звучала мелодия, то и дело меняя тональность и длину нот, то закручиваясь в спираль, то расстилаясь широкой лентой, и то и дело воздушный поток и сокол следовали вслед за нею. Сокол то нырял вниз, то устремлялся вверх, выписывая круги и спирали вслед за роскошной, великолепной удивительной мелодией. Потом следовал продолжительный ровный полет, без ныряний в воздушную пену, без выписывания точнейшей дуги. Птица и мелодия песни словно бы то дразнили друг друга, то дополняли, то соперничали, то шли в унисон друг с другом.

Кто мне не верит, пусть немедленно запоет ту песню, и убедится в рассказанном мною. Потому что в небо тут же взлетит музыкальный сивый сокол.

Раздался выстрел. И сокол на глазах у изумленных зрителей — свидетелей его невероятно талантливого полета, разлетелся на куски и кровавым пятном шлепнулся в одном из двориков заброшенного села. И только одно окровавленное перышко его медленно и плавно спускалось с высоты в легком — трагичном парении. Заброшенный дворик был одних моих знакомых, глава их семьи давно погиб в Балканской войне. Домочадцы его много лет назад перебрались в город. По улице протарахтел мотоцикл, краем глаза я приметил молодого улыбающегося парня, с транзистором и ружьем на плече. Заметив меня, парень ударил по газам и умчался, поднимая пыль, по горной дороге, ведущей в город. Я узнал его — это был правнук того соседа-фракийца, который погиб в далекую Балканскую войну. Я приблизился к тому, что посчитал соколом, но вместо сокола в пыли лежала только его пробитая голова с застывшим — единственным уцелевшим, открытым глазом. Открытым, как мгновение, как окошко в бездну, как замочная скважина, через которую можно заглянуть вечность.

Я снова вздрогнул как тогда, когда услышал вы стрел. Только на этот раз от того, что в зрачке погибшего сокола увидел облик погибшего фракийца — это его душа жила в соколе. И в зрачке теперь застыл его образ — я когда-то давно видел его фотографию. Теперь мне удалось увидеть, как в конце марта 1913 года с последних родопских возвышенностей между Марицей и Ардой взмыл в воздух сокол и полетел в сторону боевых полей близ Одрина. Там умирал фракиец. Сокол, как эстафету жизни, перенял у гибнущего его дыхание, выпил последние капли жизни из его очей и унес с собой душу воина. Поднял человека в небо. С его голосом и его глазами направился он к Фракии, много лет жил неподалеку от его села, его улицы, его двора и дома. Сокол ночевал на крыше его дома, присматривал за его заросшими нивами. Так велела ему человеческая сущность, которую позаимствовал сокол у человека. Человек прожил в тельце сокола более семидесяти пяти лет, да он и еще бы пожил…если бы…

Тогда я отыскал сивое перышко сокола которое медленно кружило надо мной, отыскал еще одно, более крупное, и, макнув в лужицу соколиной крови, мелким перышком на более крупном написал:

«Не стреляйте в сивых соколов!»

И тогда полуденная тишина, таившаяся в глубинах небесных, растворилась надо мной, и спустилась ко мне — стоящему на грешной земле — как в колодец, сильный порыв ветра вырвал из моих заскорузлых пальцев оба пера и понес их над селом в неведомую мне сторону. Будьте внимательны, чаще оглядывайтесь, ищите их — любое из двух перышек может опуститься на ваше плечо, для того чтобы предостеречь:

Hе стреляйте в сизых соколов!

Переведено 29 ноября 2011 г.